Более 10 лет пивной лейбл «Efes Pilsener» продвигает блюз в народные массы евразийцев. Наиболее горячим успехом сливки американской блюзовой сцены пользуются, как ни странно, в Турции. А начиная с прошлого года, фестиваль докатился до МДМ, снова на трое суток превратив его из «дворца» в огромную пивную – настоящий рай для барменов и блюзменов. Днем шли приготовления: бедолаги-рабочие старательно выгружали бочки из фур, украшали зал скамейками и мусорными ведрами, а блюзмены – настоящие, американские и, разумеется, черные, любопытно таращились по сторонам, настраивая свои орудия труда.
КОМУ НУЖЕН БЛЮЗ
Все-таки, сложилось в нашем обществе мнение, что блюз – это уже не музыка и не образ жизни, а какая-то субкультура унылых эстетствующих седобородых дядек. Ну, произошел от него джаз. Ну, рок-н-ролл тоже. И что с того? Кто все это теперь слушает? В Америке блюз – тамошняя народная музыка, изучаемая в вузах на гуманитарных факультетах. А гастролеры эти для своих соотечественников – все равно, что для нас какая-нибудь Кадышева. В то же время, это – их «цыганщина» и «городской романс», тритатушки-тритата, музыка нищих, зародившаяся в маленьких южных городах. Американцы искренне удивляются, почему блюз до сих пор так нравится евразийцам.
Рекламы было много, народу, соответственно, тоже. Однако тинов на этом празднике жизни оказалось процентов тридцать, и многие из них пришли со своими родителями. Вскоре они уже толклись возле сцены, собирали автографы и менялись с артистами просторными тишками. У рабочих сцены было больше преимуществ. Они просачивались в гримерки, обещая придти и в следующем году на повторную процедуру с теми же бумажками, чистосердечно веря, что к нам каждый год приезжают одни и те же негры, даром что предыдущие были значительно моложе.
ДЕДКИ
Персонажи приехали серьезные. Самая крупная знаменитость – дедушка Long John Hunter, «Король roadhouse-блюза Западного Техаса». Он участвовал в двух концертах Джеймса Брауна, срывая бешеные овации. На его собственные концерты приезжал еще никому неизвестный Бадди Холли. Сейчас Джону без году семьдесят, но он все так же великолепен, по-прежнему заводит зал с пол-оборота и не боится сползать со сцены в толпу, чем изрядно напрягает охранников. Длинный Джон забавно приплясывает, загадочно улыбается, быстро теребя пальцами гитару, которая у него не болтается в районе промежности, а прочно сидит на верхней части пивного брюшка. Иногда кажется, будто они с гитарой друг друга щекочут.
Он родился в 1931 году в бедной луизианской семье. В 22 года друзья насильно (билет стоил немыслимо дорого – 1,5 $) привели его на концерт Би Би Кинга. Джон оглядел восторженный беснующийся зал и примерил на себя шкуру человека, заставляющего их визжать. Поняв, что все женщины теперь будут его, Джон на следующий же день пошел в магазин и купил гитару. Не знаю, как скоро он научился на ней играть, но группу он собрал уже через неделю. Тринадцать лет Джон играл в Мексике для ковбоев, солдат, туристов и проституток, что сделало его по-настоящему культовым персонажем задолго до прихода настоящей славы. Даже будучи самоучкой, нотной грамотой владеет.
Длинный Джон любит рыбачить в обществе своих потомков. У него есть три дочери, которым давно перевалило за сорок, и двое внуков, которым за двадцать. Внуки недурственно зарабатывают, но в музыку лезть никогда не стремились, а дедушка не настаивал.
Корр.: Каков типичный возраст вашего слушателя?
Джон: Начиная с 15 и до 35. Нужно уметь играть так, чтобы всем становилось хорошо. Чтобы им нравилось, когда им 15, и чтобы они чувствовали себя моложе, когда им 75.
Корр.: Как вы этого добиваетесь?
Джон: Я смотрю в толпу, вижу, как люди улыбаются и стараюсь сделать так, чтобы они улыбались больше. Я делаю много сумасшедших вещей, а люди смеются и кричат, что хотят увидеть это еще и еще.
Корр.: Блюз – это музыка плохого настроения? (слово blues символизирует не только нечто связанное с голубым цветом, но и тоску, хандру, меланхолию)
Джон: Нет!!! И я стараюсь доказать это своим примером. Я играю счастливую музыку, а не нытье о загубленной любви.
Корр.: Вы наблюдаете чересчур большую пропасть между быстрым мажорным блюзом и рок-н-роллом?
Джон: Да, да, потому что рок-н-ролл – это музыка для наркоманов. Они все время что-то не то курят и вынуждены прятаться. А я просто получаю удовольствие от своей игры.
Корр.: Ха-ха. А как насчет будущего? Блюз все еще способен развиваться внутри себя, не смешиваясь с другими жанрами, или же он застыл?
Джон: Застыл. Блюзу незачем развиваться, это целая традиция. Из него выросла вся современная музыка.
Корр.: А что вы сами слушаете?
Джон: Мне нравятся все виды музыки. Я могу пойти в оперу – мне нравится, как они там поют, голоса красивые. Если музыка хороша, мне все равно, как она называется, и кто ее играет. Есть много музыкантов, у которых мне нравятся некоторые композиции.
Корр.: Вам никогда не мешало отсутствие музыкального образования?
Джон: Я набрался терпения, и моя учеба шла от сердца. Все, чему я научился – это я, это только мое, и это никуда не денется.
Корр.: Как вам удалось столько лет продержаться на сцене?
Джон: Блюз – мои наркотики.
The Holmes Brothers играют и поют смесь грустного блюза с такими явлениями, как соул, R&B и кантри. Это единственное из упоминаемых музыкально образованное и довольно равноправное трио. Братья Шерман и Вендел Холмсы выросли в семье учителей. Их с детства обучали игре на фортепьяно, кларнете, органе и трубе (Шерман даже умудрился проучиться музыке два года в университете). На гитаре же, как на особо запрещенном бунтарском инструменте пришлось учиться играть самим, по слуху, из радиоприемника.
Наиболее колоритен третий представитель группы – «не Холмс» по кличке Попси, он же Вилли Диксон. Попси почти ровесник Длинного Джона, но оказался единственным представителем старшего поколения, которого хватило на продолжение банкета в одном из московских ночных клубов. Тощий, озорной, с седой козлиной бородкой, Попс смешно прыгал и плясал, пел какие-то частушки, которые тут же подхватывал дружный хор его коллег. Пиво лилось рекой. От всего употребленного его и без того невнятный южный акцент перестал напоминать человеческую речь, но Попс продолжал всех строить и воспитывать, а они его прекрасно его понимали, уважали и слушались. Мало того: как только Попси начинал толкать речи, молодежь немедленно затыкалась.
ДЕТКИ
Lil’ Brian & The Zydeco Travelers – очень заводные юные дарования. То, что они играют – не совсем блюз. Точнее, как признается их лидер, совсем не блюз. Это т. наз. z-funk, смесь zydeco [задико] и фанка, коктейль из старинной музыки, креольских традиций со всякими там городскими и просто современными нововведениями. Его альбом и концертная программа называются Funky Nation (funky – здесь: амер. старомодный). Звучит весьма непривычно. Один из музыкантов со стиральной доской на пузе возит по ней ручками столовых ложек; рабочая часть столовых приборов посредством изоленты превращена в хватательную.
Самому Лилу Брайану, в смысле, Брайану Терри сейчас 27 лет. С 11 лет он самостоятельно (хоть и не без посторонней помощи), добросовестно и ДОБРОВОЛЬНО учился играть не на какой-нибудь там гитаре, а на АККОРДЕОНЕ, который весит как печатная машинка «Ятрань» и является таким же народным инструментом, как и у нас. Брайан даже вытатуировал аккордеон на своем правом бицепсе. Ни за что бы не поверила, что на нем можно играть такое!
Брайан: Я не люблю быть как все.
Корр.: Очень опасный образ мыслей. Если переусердствовать, тебя начнут считать конченым придурком.
Брайан: Я знаю, что я и кто я, знаю, на что я способен, поэтому я всегда клал на общественное мнение.
Корр.: Тебе не мешало отсутствие элементарных базовых познаний в музыке? Не приходилось изобретать велосипед?
Брайан: Возможно, самых азов. Но я считаю, что учиться у кого-то совсем не круто и не честно. Это сковывает твою фантазию, в твоей музыке становится меньше твоей личности.
Корр.: Ты знаешь нотную грамоту?
Брайан: Нет, я все делаю на слух. Но я знаю студийных музыкантов, которые умеют все записывать нотами.
Корр.: Как они это используют?
Брайан: Например, для того, чтобы вставить что-то дополнительное в твою музыку они иногда записывают это на бумаге.
Корр.: Зачем ты занялся музыкой?
Брайан: Я рос в маленьком южном городке Техаса, в черном гетто, где у меня было только одно будущее: торговать наркотой или проститутками, воровать, сидеть, убивать и сдохнуть на улице. Музыка была моим билетом в нормальную жизнь.
Корр.: А как насчет хорошо учиться в школе? Это надежнее, чем пытаться стать звездой.
Брайан: Я слишком долго ходил в школу и никогда ее не любил. Не такой я человек. Я, конечно, неплохо играл в футбол и баскетбол, но это было не мое.
Корр.: А просто на работу устроиться ты не пробовал?
Брайан: Моей первой работой была торговля на базаре. Мне пришлось много кричать посреди большой толпы. Именно там я понял, что стать звездой – мое призвание.
Корр.: Где ты нашел своих музыкантов?
Брайан: Гитарист и тот, который играет на стиральной доске – мои братья. Остальные – соседи.
Корр.: На какой музыке ты воспитывался?
Брайан: Я слушал много хип-хопа и т.п. Много Тупака и SnoopDogieDog. Но zydeco – музыка, которую я слышал с рождения, задолго до рэпа.
Корр.: И тебе было не скучно играть народную музыку? Она не ассоциировалась у тебя с неудачниками пенсионного возраста?
Брайан: Нет. И я думаю, что как бы ни был хорош рэп, с годами он умрет, а это останется. Кроме того, я слушал много Би Би Кинга и Боба Марли, и, в конце концов, решил делать zydeco.
Корр.: Как ты относишься к электронной музыке?
Брайан: Компьютер может все, но настоящую музыку играют живые люди, от и до. Я хочу сказать, что любой дурак, даже ты можешь пойти и что-то засемплировать.
Корр.: Спасибо за комплимент.
Брайан: Пожалуйста. Это очень просто!
Корр.: А ты когда-нибудь думал, каково сидеть за компьютером с бесчувственной квадратной головой по 12 часов и, при этом, заниматься творчеством?
Брайан: Ну, допустим, что терпение – это особый талант. Но это – переработка чужого, того, что уже было хитами без посторонней помощи.
Корр.: О чем тексты в музыке zydeco?
Брайан: По традиции это – музыка увеселительная, и тексты соответствующие. Но zydeco, которое я делаю, о том, что происходит в мире, о проблемах, даже о политике. У нас очень много проблем. Дети в школе друг друга убивают...
Корр.: То есть ты – бунтарь.
Брайан: Самый настоящий. Но многие величайшие музыканты были бунтарями, те же БиБи Кинг и Боб Марли. И Тупак тоже. Я хочу, чтобы меня уважали.
Корр.: Для этого достаточно быть профессионалом. А на улице ты когда-нибудь играл?
Брайан: Мне не приходилось так низко опускаться. Люди просто идут мимо уличных музыкантов. Кто-то бросит доллар, кто-то пять центов.
Корр.: Но это ли не лучшая проверка на вшивость – можешь ли ты собрать толпу?
Брайан: В Америке никто не позволит тебе собирать толпу. Придут копы и всех разгонят.
Корр.: Что ты за человек, помимо того, что бунтарь? Ты читаешь книги?
Брайан: Нет, мне от них спать хочется. Со мной случались ситуации, когда нужно было чего-то ждать, и нечем было заняться, но я просто сидел и смотрел на стену перед собой.
Корр.: Ты способен на романтический поступок?
Брайан: Я большой романтик. Я могу подарить девушке розы или нижнее белье, могу приготовить еду или залезть в окно (на второй этаж, не выше).
Корр.: Я вижу, ты большой любитель пива. Тебе случалось по пьяни совершать «подвиги»?
Брайан: Однажды я поехал в лагерь со своей семьей. Мы с братьями изрядно надрались и разбрелись по спальным мешкам. После этого мне приснился туалет и я им воспользовался там, где спал. А после выпускного вечера я уснул на улице. Мой папа меня нашел и заорал: «Какого хрена ты здесь делаешь?»
Корр.: Ты не боишься спиться?
Брайан: Я не алкоголик. Когда я дома, а не на гастролях, я не пью. Это может длиться целых две-три недели!
Корр.: Ты в курсе, что в русском языке означает понятие «голубой»?
Брайан: ???
ПРОГУЛКИ С ЧЕРНЫМИ АФРАМИ ПО ТЕМНЫМ УЛИЦАМ, ГДЕ НИКОГО НЕТ...
Самое поразительное – сколько в этих голубчиков блюзменов влезает синьки. На протяжении всего нашего общения Брайан каждые четверть часа открывал новую банку «эфеса». Так прошло часа четыре, и халява закончилась. Я, грешным делом начала было думать, что они просто ведут себя, как обыкновенные туристы. За границей даже мне, образцу занудства и морализма, отчего-то не казалось зазорным набирать полные карманы гостиничного мыла и воровать туалетную бумагу. Однако, по окончании представления выбравшись на воздух, музыканты первым делом ломанулись к пивным ларькам – выяснять, где пиво дешевле и запихивали его даже в рукава.
Брайан очень боялся выходить ночью гулять по центру Москвы. Красной площадью он не заинтересовался вовсе, на Арбат его пришлось волочь силой, а самым ярким впечатлением о России у него останется гостиница с магнитно-карточной системой вместо ключей: он даже у себя в Америке такое только в научно-фантастических фильмах видел.
Он плохо и мало учился в школе, поэтому не слышал сплетен о том, как по нашим улицам разгуливают белые медведи. Зато в гостинице ему сказали, что кругом бродят злые расисты и милиционеры, которые всех нерусских либо сажают, либо отстреливают. Брайан испуганно шарахался от каждого бомжа, который пытался стрельнуть у него сигарету.
Курить «Мальборо» ему показалось слишком дорого и круто, купить девушке розу за несчастных три бакса в три часа ночи посреди пустой улицы при ноле градусов – немыслимая цена, а угостить пивом меня он порывался только в ларьках и ни в коем случае не в бильярдной. Мои знакомые бармены сверлили блюзмена недружелюбными расистскими глазами: «Где ты себе среди ночи негра накопала?» Я стала объяснять, что это – не просто негр, что он особенный, но они только крякнули: «Да уж, видим, что он – Эдди Мерфи». Брайан снова поежился и заявил, что окажись я в черном гетто, мне тоже захотелось бы сделать оттуда ноги. Потом он похвастался отсутствием в себе ненегритянских кровей и пустился в пространные описания собственной звездности и успехов на Мtv. Как раз в этот момент мы поравнялись с памятником «Пушкин&супруга». Никому из моих американских друзей не приходилось объяснять, кто такой Пушкин, но для Брайана было сделано исключение. Он уважительно кивал головой и вежливо удивлялся. Когда я дошла до прадедушки Ганнибала, мой новый приятель оживился, и на лице его отобразилось чрезвычайное изумление: «Теперь понятно, отчего он такой кучерявый!» Он даже подошел монументу и недоверчиво потрогал великого поэта за ногу. Когда же Брайан узнал, в каком веке жил Пушкин, то потерял к нему всякий интерес.
Из всех произведенных мною наблюдений вытекли некоторые выводы. Американские блюзмены – существа парадоксальные. В большинстве своем, они малограмотны, но очень самодовольны (зачем нужно учиться в школе, если можно до семидесяти лет скакать по сцене), они наглы, но пугливы, бедствуют, но умудряются спиваться и весьма привередливы в еде. Если они и вымрут, то очень не скоро.
Елена МОКСЯКОВА, 2000 год
