Есть такая серия риторических вопросов: «Если ты такой умный, почему ты не богатый?» Наиболее часто из уст музыковедов можно услышать следующее: «Если русский рокапопс не хуже западного, то почему западных звезд знают везде, а наших – только у нас?» А вот и не только! Трудно, конечно представить себе нашедшими всемирное признание кого-то из отечественных самодеятельных рок-бардов или дрессированных публичных девок со стандартным набором па, но у нас ведь есть и настоящие музыканты. Не только древние композиторы-классики, виртуозы всяких там городов, гениальные гитаристы, пианисты, виолончелисты, выпускники и вундеркинды. У нас есть, например, Максим Фадеев, который давненько бродит по Европе, и не как бледный призрак, а как яркий представитель отечества. Тамошние аборигены даже называют его «Русским Распутиным» (интересно, а кто такой Нерусский Распутин?) Теперь он, правда, не столько «у нас», сколько «у них есть», а к нам только в гости заглядывает. Он начал работать в тамошних студиях благодаря тому, что в голодные постперестроечные времена довел свое мастерство до шокирующих высот и наловчился делать молниеносные аранжировки. Теперь он общается и сотрудничает с теми самыми мировыми звездами. У него контракт с мюнхенским отделением Warner Br., для которого он делает свой электронный проект OIL PLANT. Максим сперва подумывал продать проект одному из московских издательств, но все, что они могли предложить (несколько тысяч), не окупало и половины затрат. Немцы предложили 1,5 млн. марок, после чего музыкант, естественно, вернулся в Европу, где и проживает наиболее постоянно. А когда будут топить станцию СОЮЗ, трансляцию на весь мир поведут немцы, а для сопровождения уже выбран этот самый OIL PLANT. Очень красивый, башнесрывательный, очень атмосферный. Ничего лишнего. Музыка Максима + разные вокалисты. Требует немедлинного погружения и засасывает. Почему-то совсем не раздражает.
Максим Фадеев: Это полностью западный, англоязычный проект. И самая выдающаяся, на мой вкус, самая идеальная для этого проекта вокалистка на Земле – Элизабет Фрейзер (Cocteau Twins) будет в нем петь. Одну песню я там пел на языке африканского племени. Набор слов.
Корр.: Негр надиктовал?
М.Ф.: Нет. Приезжал один дядечка – типа, вуду. Он владел 16ю древними языками разных африканских народов. мне было интересно. Я просил его, чтобы он называл мне слова, а сам записывал – как сказать «Любовь», «небо», «жизнь», «приятно». В общем, бред. А звучит очень правильно. Я – музыкант, а не текстовик.
Корр.: А в России нормальных вокалистов нет?
М.Ф.: Их навалом. Их надо искать. Я этим буду заниматься. Я поеду по стране сам. Поеду надолго и буду искать. Это я все пробивал лбом и доказывал людям, что я – не верблюд, потому что мне везет. Захотел – получилось. А кому-то не везет. Он гениальный человек, а ему не везет. Он сидит где-нибудь у Урюпинске, бренькает дома на пианинке и не подозревает о том, кто он есть на самом деле. Будет организован мой продюсерский центр, который будет заниматься не теми, кто приходит и поет, а теми, кто не приходит.
Со времен разрыва с Линдой прошло уже около двух лет. Если в первых линдиных альбомах Макс выкладывался на всю катушку, занимался имиджем, всем, вплоть до оформления обложки, то «Плаценту» доделал левой задней ногой. Он считал, что популярность Линды падает, что ей нужно на время затаиться, а потом выскочить с чем-то неожиданно новым. А линдин папа был категорически не согласен с тем, что его чадо должно затаиваться. Будете затаивать – идите на фиг. Фадеев понял, что с ним разговаривать бесполезно, поскрипел сердцем (очень уж он привязался к девочке), развернулся и ушел.
С тех пор он сделал около восьми совершенно разных проектов. Работал наравне со своим компьютером. Понаписал всякой музыки к кинофильмам – нашим и не нашим, например, к «Затворнику» Кончаловского и к «Триумфу» О.Погодина и В. Аленикова, а также сделал свой сольный проект. Основное отличие сольного альбома в том, что Макс в нем еще и поет.
Но самое неожиданное – проект под названием TOTAL (тотальный,всеобъемлющий, а еще это слово переводится как “итого”, если его пишут в конце счета”). Задумывался как живой (или полуживой) и гитарный. Получился качественный надрывный тяжеляк, особенно в не очень форматных композициях. Но поскольку проект фадеевский, музыка фадеевская (а он даже сочиняя гитарный тяжеляк умудряется мыслить въевшимися в него трип-хоповыми категориями) и текст, опять же, фадеевский, и девушка с типичным для вкусов Фадеева тембром – неписклявая песочница, то даже не знай мы о его авторстве, все равно, нет-нет, а о Линде вспомнили бы. Только, в отличие от Линды, у этой барышни наличествует вокальная техника и актерское мастерство. А еще не создается впечатления, будто ей наплевать на то, о чем она поет.
М.Ф.: Мы сначала сделали с Глебом Самойловым целый альбом для TOTAL, очень сильный. Но альбом умер, не родившись. Получился настолько сонный трип-хоп... Такое ощущение, что у меня дома стоял большой-большой кальян, и я писал музыку, не вынимая соску изо рта. Там были тексты Самойлова: «Я не дышу, потому что я не дышу...» Он такой... Депрессивный человек. Впрочем, как и я.
Если вывести некий total из фадеевских проектов, то получится именно депрессивность. Только не в унылом ругательно понимании, а вселенская агрессивная депрессия, нервный срыв. Крик о помощи, срывающийся на визг, с грызением перил и влезанием на стенку. С чернушно-мистическим привкусом, с отрешенностью мгновенно поседевшего, истерикой шамана и вкусом эстета. Ничего лишнего! Казалось бы, сидел один Максим Фадеев с компьютером, а получилось больше драйва, чем у стада пьяных рокеров. И настолько самобытно, что не хочется сравнивать с жанровыми аналогами. Музыка вызывает чувства. Агрессивная музыка. Страшная...
М.Ф.: Мне 33 года. Я пережил 2 инфаркта, операцию на сердце... Я похоронил дочь. Я перехоронил почти всех своих друзей. Мой близкий друг утонул. Второй мой близкий друг погиб на машине. Третий мой близкий друг... Мы возвращались из Германии, попали в аварию. Я сломал себе три ребра, ему снесло голову – на меня вылетели все его мозги. Такие вещи не могут породить во мне легкую, веселую музыку.
И все-таки, что это за человек, который нигде не тусуется, о котором никто толком ничего не знает, который живет в сплошном кошмаре, так много работает и неизвестно откуда черпает силы. На вид это – очаровательное, уютное, плюшевое солнышко, на поверку – гибрид мимозы и дикобраза. Местами аксакал, местами, большой ранимый ребенок, на всякий случай, от всех ожидающий ножа в спину. Ни за что сразу не догадаешься, какие в лапках бывают царапки. Мы сидим на студии и осторожно пытаемся разговаривать. Мне предстоит выяснить, насколько он – музыкант, и насколько человек, чем он живет и как пишет музыку.
Корр.: Как часто вам приходится переписывать свой вокал?
М.Ф.: Я все пою начисто. Сколько идет пластинка – одну вещь за другой, сразу, не выключая. Я не умею перепевать. Тем более, по буквам – это вообще маразм. Кроме того, на всех инструментах играю я один.
В случае с проектом ТОТАЛ должны были присутствовать другие музыканты, планировалось живое исполнение, но возникли проблемы с их визами. В итоге, я все сделал вдвоем со своим родным братом Артемом (он у меня гениальный компьютерщик). У первого альбома получилась имитация живого исполнения, но я очень сомневаюсь, что кто-то, слушая эту запись догадается, что это исполнено не живьем.
Корр.: А что значит «не живьем»? Это же не концертник, вы бы все равно инструменты по очереди писали. Или вы о том, что помимо гитар?
М.Ф.: Нет. Дело в том, что все записанные гитары загонялись в компьютер, а потом их мой брат выправлял. Ситуация такая: если нет живых барабанов, то слышна каждая мелочь, каждое отклонение от точности ритма.
Корр.: То есть, если хочешь, чтобы твою лажу не заметили, возьми кривого барабанщика.
М.Ф.: Зачем? Просто барабанщик не стучит, как машина, он же все равно свингует, точно так же, как, например, гитара.
Корр.: Тем не менее, вы хотели перейти на живые инструменты...
М.Ф.: Я хотел. Но, видимо, мне это не нужно уже. Потому что мне нравится работать с машиной.
Корр.: Как у вас проистекает творческий процесс? Вы выбираете луп, усложняете его и нанизываете на него все остальное, или у вас какой-то свой метод?
М.Ф.: Раньше я использовал луп, как основную фактуру, а сейчас я использую как какую-то субстанцию. Он не является основным движением.
Я сам не гитарист, и играю на инструменте не так хорошо, как хотелось бы, потому что я не играл уже лет 15. Сомневаюсь, что это слышно (благодаря моему брату). И поскольку гитара является сольным инструментом, я решил построить на ней всю концепцию вокала. А лупы потом подкладываются.
Корр.: И как вы собираетесь на сцену все это выводить?
М.Ф.: Я вообще не собираюсь на сцену выходить.
Корр.: А что вам там не нравится?
М.Ф.: Дело не в том, что мне там что-то не нравится. Дело в том, что я вменяемый человек и понимаю, что мой внешний вид совсем не располагает к тому, чтобы быть каким-то идолом или секс-сиволом.
Корр.: А в ТОТАЛе на сцену выйдут те самые ребята, которых вы не смогли дотащить до свой заграничной студии?
М.Ф.: Те самые. Пока только концертные. Это очень мощный творческий состав, они все молодые, но очень мощные.
Корр.: А вам не хотелось принудить их к похождению идей и наставить на коллективный путь творчества?
М.Ф.: На второй альбом, возможно.
Корр.: Где вы нашли вокалистку?
М.Ф.: Девочку я нашел в Пакистане, она там в клубе работала. У нее голос альтовый, очень низкий. Конечно, ее будут сравнивать с Линдой, как и все мои последующие проекты будут сравнивать с ТОТАЛ.
Корр.: Говорят, что вы контролировали каждый Линдин чих, не давали рта раскрыть (ну, теперь-то мы знаем, что не зря) и по какой-то таинственной методике научили ее, скрывая IQ, отвечать на каверзные вопросы...
М.Ф.: Главное – поставить журналиста в тупик. Вопросы просчитываются. Ответ зависит от того, каким по счету был задан тот или иной вопрос. Вы поймите, что все вопросы, которые вы мне задаете, и все вопросы, которые вы мне зададите, они все одни и те же...
Корр.: Да я на оригинальность, вообще-то, не претендую...
М.Ф.:...Я на них отвечаю на дню раз двести, моделируя свой ответ в зависимости от того, как я отношусь к тому или иному человеку, как он задает вопросы. Вы же тоже находитесь в состоянии постоянного имиджа, играете всегда, и со мной сейчас.
Корр.: Вы меня уже начали в тупик ставить? Для чего это вообще надо? Что нужно сказать человеку для того, чтобы он перестал задавать вопросы?
М.Ф.: Он не перестает задавать вопросы, он просто начинает чувствовать немножко дискомфортно.
Корр.: То есть вы ставите его в неловкое положение, он начинает нервничать, у него плохо работает голова, он делает скучное интервью...
М.Ф.: Нет в неловкое положение он ставит сам себя. Это все равно, что зайти в белоснежное помещение или, например, в картинную галерею, где никого нет, плюнуть и вдруг обнаружить, что на тебя смотрит десять человек. И вы будете обвинять не нас (в том, что мы вас поставили в неловкое положение), а себя (в том, что вы встали в него сами). А в следующий раз вы этого уже не сделаете, даже обернувшись!
Корр.: Если бы плевок в картинной галерее противоречил только общественным, а не моим личным нормам поведения, я бы в следующий раз обернулась дважды, а потом плюнула добросовестнее... А про невыходы в свет у вас в контракте с Линдой значилось?
М.Ф.: Да не было у нас никакого контракта! Были нормальные человеческие отношения. А ореол замкнутости имел под собой реальное основание – непоявление на тусовках. Я вообще не люблю эти тусовки. Они глупеют на глазах, собираются в клубах и начинают друг друга хвалить – «за что кукушка хвалит петуха?..»
Корр.: Мне казалось, что обсуждение отсутствующих гораздо популярнее, например, кто из них голубой...
М.Ф.: Но это ведь тоже маразм! Вместо этого можно почитать – Набокова там или Булгакова, повысить свой интеллект. Но этим никто не занимается, потому что они считают себя очень умными, ведь у них обувь от того-то, одежда от того-то, и столько-то денег они нарубили. У меня остались тяжелые впечатления от людей, с которыми я когда-то начинал. Я был на тусовках раза три в своей жизни. Мне это стало неинтересно с первого раза. Меня шокировало то, что сразу пришлось со всеми целоваться – что с мужчинами, что с женщинами. Не соприкасаться щеками, а целоваться – мне это было непонятно. Второе – все говорили мне, какой я чудесный, и ожидали, что я отвечу им взаимностью.
Корр.: Если бы вы им нахамили, они бы вас зауважали.
М.Ф.: Разве Отара Кушанашвили кто-то уважает? Он себя разрушает, как и Земфира. Я, например, работаю с в Европе (со звездами!). Вы ощущаете, что от меня исходит какой-то пафос? У меня этого нет! И у звезд мирового масштаба я пафосного поведения не наблюдал.
Корр.: Может быть, потребность в пафосном поведении – всего лишь попытка самоутвердиться, рефлекс такой...
М.Ф.: Для людей с низким интеллектом. Если человек пафосный, я его сразу воспринимаю, как австралопитека. Мне он непонятен изначально.
Корр.: Как-то вы все в черном цвете рассматриваете. Сложилось такое общественное мнение, что существует, например, некий здоровый рол-н-ролльный пафос как неотъемлемая составляющая рок-н-ролльного имиджа...
М.Ф.: У кого? У меня оно не сложилось!
Корр.: Да не ваше, а общественное...
М.Ф.: А я что, не общественный человек? Я такой же, как и все. Я держу вилку в правой руке. Я не хам. Если я нечаянно наступлю человеку на ногу. Я извинюсь, я не писаю мимо унитаза. Я интеллигентный человек!
Корр.: А как же пафос в ваших текстах – монументальный... «Мир встал на колени...» Все так серьезно?
М.Ф.: Я серьезный человек, серьезно отношусь к делу. Я – искренний человек. Я не могу просто нахмурить бровки и подумать: о чем бы мне таком глобально написать?
Корр.: Вам жить не скучно?
М.Ф.: На мой взгляд, скучно жить дуракам. Когда дурак остается один на один с собой, ему скучно и не о чем подумать.
Корр.: Вам незнакомы приступы одиночества?
М.Ф.: У меня нет таких амбиций. Я не требую массовой влюбленности в себя. У меня в жизни было две женщины – первая жена и вторая (я не современный человек, не болею триппером). Все остальное для меня не существует. Существует только музыка – с ней я могу все.
Корр.: А что именно?
М.Ф.: Ну, все. С музыкой можно впадать в транс, общаться и делать все, что хочешь, с музыкой можно заниматься сексом. Для меня музыка – это живое существо, которое тебе дает, когда ты ее любишь по-настоящему. Музыка не терпит неискренности. Я ничего не просчитываю – хит – не хит, пойдет-не пойдет. Я просто делаю то, что мне нравится.
Корр.: Это называется «творческий процесс»...
М.Ф.: У меня это называется, например, сочинительство...У вас все как-то называется. Ну почему такой стандартизованный разум-то у вас, девушка? Почему вы не можете раздвинуть рамки? Почему нужно смотреть на мир в щелку? И вообще у меня остался неприятный осадок от нашего разговора. От вас

впред
гостевая книга
взад