Сонный начальник охраны насмотрелся порнухи и дремал в комнате с мониторами, поэтому не мог видеть, как на двадцать первом этаже ИСИ (Института Секретных Исследований) прямо из воздуха материализовалась серебристая капсула, из которой, держа подмышкой базуку, вышел человек в черном. Он нажал какие-то кнопки, и капсула исчезла.

В ИСИ работали, в основном, русские. До начала рабочего дня оставалось еще три часа, вахтеры до сих пор громко храпели. Незнакомец прошел все посты незамеченным и беспрепятственно покинул здание.

Утро застало Валерия Волгова на лестничной площадке.

- Ненавижу мокрые бычки! - буркнул он, мелком взглянув на медленно синеющее небо за разбитым окном и попытался сплюнуть. Липкая слюна почти дотянулась до разинутой пасти мусоропровода, но передумала и вернулась обратно. В соседской двери заскреблись ключи, выпуская визгливую болонку и тучную сопящую мадам Робин Бобс с помойным ведром. Толи болонка учуяла отметившихся во рту Валерия кошек, то ли она просто не любила Волгова, но в следующее мгновение ее зубы уже сомкнулись на его тренировочных штанах. "Повезло еще, что коленки отвисли, а то сорока уколов не миновать..." -мелькнуло в раскалывавшейся голове, пока нога машинально совершала балетные па.

- Туси! Ко мне! - Тявкнула Робин Бобс.

Часть треников немедлинно превратилась в элегантные шорты, а Туси полетела в лицо своей хозяйке.

- Я... Я Буду жаловаться! - Растерянно и возмущенно кряхтела мадам Бобс. - Ублюдок! Недоносок! Валери! Даже имя бабье! Фу! Проклятые русские алкоголики! Жаль не добили вас, сволочей! Я позвоню в полицию!

- Звоните. - Волгов равнодушно пожал плечами, и, покачивая пустым ведром, поплелся в свою квартиру. Он миновал входную дверь и в два-три шага достиг пожелтевшей раковины, заваленной немытой посудой, из которой то и дело выныривали любопытные тараканы. Волгов засунул в раковину небритую морду и пустил воду. Вода почему-то оказалась ржавой и горячей. Ошпаренный, Волгов отскочил, поскользнулся и обрушился на грязный пол. По радио передавали новости и, как всегда, обещали миллион долларов за поимку Какого-то Колвина Светгроффа, террориста, лидера ООР - Организации Освобождения России.

Волгов надел мятый костюм, наспех и криво завязал галстук, натянул оттоптанные вчера в метро ботинки и поспешил на работу.

Целый день Волгов просидел в лаборатории, пытаясь сделать из русалки человека, но так ничего и не добился. Когда-то он начал изучать психосоматические заболевания, потом ударился в нейрогенетику, а за время своих исследований натворил массу несчастных уродливых существ типа леших, трехголовых ящериц, полуженщин-полуптиц или, например, козлоногих рогатых человечков, и не знал, что с ними теперь делать. Мэрия Нью Ливерпуля получила все необходимые результаты и хотела прикрыть финансирование проекта, а существа требовала уничтожить, но Волгов под разными предлогами тянул время, обещая какие-то новые результаты.

Вечером он покинул рабочее место, вышел на улицу, решив прогуляться по набережной Москоу-ривер и все хорошенько обдумать. Рядом прогуливались многие его русские коллеги с других этажей и из других отделов, но никто из них не догадывался о существовании остальных, ведь это был Институт Секретных Исследований. И хоть все они были русскими, далеко не всегда это можно было сказать по их именам и фамилиям, и уж точно далеко не все они знали хотя бы несколько слов по-русски. Официальная история гласила, что штат Нью Ливерпуль был открыт вместе со всей остальной Америкой, и англичане завоевали русских дикарей после того, как покончили с азиатами и неграми. Но в народе ходили легенды о том, что до Нью Ливерпуля здесь существовало государство, которое называлось Россия, а что с ним стало и куда оно делось никто толком не знает. Однако существовали какие-то психи, которые играли в дурацкие игры с правительством. Террористы из ООР. Никакого настоящего террора они, конечно, не устраивали, скорее, это были хулиганства типа рассыпания листовок или оклеивания фасада мэрии туалетной бумагой, но это было способом постоянно о себе напоминать. Вездесущий и неуловимый Колвин Светгрофф так достал мэра, что удостоился солидной цифры в награду за свою поимку. Иногда Волгов даже ему завидовал.

Утомившись Валерий Волгов сел на покосившуюся скамейку и разложил на коленях увесистый пивной животик. Усталый, унылый, неухоженный, с мешками под заплывшими жиром глазами, Волгов был похож на большого резинового помойного пупса. Ему было тяжело ходить, неинтересно жить, он всех ненавидел, его изначально не любили женщины за то, что он мало зарабатывает, за то, что он русский и толстый и за то, что у него женское имя Валери. Ему было жаль себя. Он огляделся по сторонам, подобрал бычок и прикурил его. "Афрам-мусорщикам лучше платят, чем русским ученым. Продавцов-латиносов и то больше уважают." Словно услышав его мысли, какая-то серая толстая птица совершила над Волговым крутое пике и посеребрила плечо его единственного пиджака несмываемым украшением.

- Ну вот. Даже птицы русских не уважают. - Депрессивно подытожил Волгов и развернул бутерброд с растопленным, обретшим прозрачность сыром, попутно пытаясь читать промасленную газету. В газете был напечатан фоторобот Колвина Светгроффа, который становился чуть ли не популярнее самого президента. Однако, как он выглядел, не знал никто. Стремясь снизить его популярность и руководствуясь словами мнимых очевидцев-русофобов, мечтавших попасть на страницы "Нью-Ливерпуль-Таймз", ловцы террористов совершали очередную глупость, публикуя столь гнусную рожу, которой едва ли мог обладать ускользающий ото всех человек. И уж точно никаких сомнений не оставалось, что обладатель подобной хари не способен что бы то ни было возглавить.

Колвин Светгрофф проснулся в три часа пополудни с дичайшей головной болью. Кошки, оставившие свой мимолетный след во рту Волгова, на весь остаток ночи явно отправились наносить визиты Колвину. Его мутило, глаза, в которые, казалось, кто-то насыпал песка, не желали расклеиваться. Горло склеилось и саднило. Желудок болел, одновременно тошнило и сосало под ложечкой. Колвин попытался приподнять голову, но не сумел, и вместо этого страшным голосом прохрипел: "Пива!" Эти нечеловеческие усилия вызвали град холодного пота и сильный присуп тошноты, который так ничем и не увенчался. Колвин помацал пространство вокруг себя дрожащими пальцами, все еще надеясь нащупать холодную, запотевшую от конденсации бутылку, но так и не нащупал. Вместо этого он услышал писклявый женский голос, который принялся манерно нести какую-то чушь о том, как ему, бедняжке не хватает в доме женской руки, но теперь-то уж точно все будет, как надо. Колвин сделал над собой еще одно усилие и исторгнул новый звериный рык: "Пива!" Противный женский голос, от которого усиливалась мегрень так, словно он физически лупил по вискам звонкой металлической кувалдой, возмущенно пропищал: "Никакого пива! Ты спишь до обеда, не делаешь зарядку, просыпаешься и требуешь пива! Никакого пива! Сейчас я тебе сделаю яичницу с беконом и чашку кофе... Нет, лучше я тебе взболтаю гоголь-моголь..." От словосочетания "гоголь-моголь" у Колвина начался еще один приступ тошноты. Он заставил себя скатиться с кровати и ценой все тех же нечеловеческих усилий дополз до холодильника, где его дожидался искомый напиток.

Пока Колвин приходил в себя, барышня пищала все громче, заливалась слезами и угрожала уйти навсегда. Силясь вспомнить вчерашний вечер, Колвин в очередной раз пообещал себе больше так не пить. Даже его могучее тело атлета не справлялось с таким немыслимым коктейлем да еще в таких невообразимых количествах.

Если бы Колвин просто задался вопросом "Что она здесь делает", то вопрос был бы риторическим. Но настоящая формулировка звучала несколько длиннее: "Что она здесь делает в сиреневом пеньюаре и розовых пушистых тапочках?!" Она что успела переехать сюда?

- Дорогой, ты совсем меня не слушаешь, - Обиженно пищала девица, крася ногти на ногах и поворачиваясь к Колвину выгодными ракурсами. Не будь Колвин с чудовищного бодуна, его наверняка заинтересовала бы глубокая ложбинка между ее средних размеров грудями или, например, как будто случайно застрявший между ягодицами полупрозрачный, сиреневый халатик. Но сейчас и девица, и халатик были Колвину в равной степени сиреневы. У нее были огненно-рыжие волосы, по-негритянски полные губы, размалеванные свекольно-розовой помадой, губы, которые все время шевелились и испускали серии отвратительных бессмысленнх звуков, а в светлых от природы глазах красовались цветные ярко-изумрудные линзы. - Дорогой, мы можем опоздать на выставку собак! Тетя Робин ни за что не простит, если мы пропустим триумф малютки Туси!..

- Как тебя зовут-то хоть, красна девица?.. - сделанное Колвином новое усилие над собой окупилось сторицей: на несколько минут воцарилось долгожданное молчание.

- Тина Пруд, - Пробормотала она, наконец.

- Так вот, дорогая Тина, - угрожающе рявкнул Колвин, поглощая вторую бутылку ледяного пива, и чувствуя, как живительный эликсир разливается по его жилам. - Я не помню, откуда ты взялась. Я не помню, что было вчера. И вспоминать не имею желания. Но, учитывая то, что до Вегаса лететь не меньше полусуток, а покупать билеты еще дольше, я не мог успеть нечаянно на тебе жениться. Следовательно, я тебе ничего не должен. Следовательно, либо ты, Дорогая Тина Пруд, немедленно отсюда вытряхиваешься, либо я собственноручно топлю тебя, как котенка, в... В ближайшем водохранилище.

Несмотря на всю радикальность мер, должного эффекта они не возымели. Тина Пруд немедленно залилась горючими слезами, принялась скулить и умолять не выгонять ее, валялась в ногах, и обещала покончить с собой. Управившись со второй бутылкой пива, Колвин понял, что ему похорошело. Теперь бы и барышня ему, конечно не помешала. Но истеричная мисс Пруд успела так его достать за истекшие полчаса, что он не позарился бы на нее, даже окажись она последней женщиной на Земле. У него не было проблем с противоположным полом, он был слишком хорош собой и, к тому же, богат. Женщины сами на него вешались. Поэтому он легко поднял ее на руки и понес. Они затихла, ожидая чего-то хорошего, но он вынес ее на улицу, положил ее на тротуар, вернулся в дом и закрыл дверь на ключ. Тина разразилась новыми воплями, угрозами и идиотскими вопросами типа "Кто она, эта мерзавка, ради которой ты меня бросаешь?", уселась под дверь, но поняв, что мольбы ее останутся без внимания, перестала называть его "милым" и принялась барабанить в дверь, обзываясь бранными словами. Не желая вызывать полицию, Колвин позавтракал на скорую руку и покинул дом через черный ход.

Волгов доел бутерброд, дочитал газету, немного помечтал и его сморил сон. Очнулся он оттого, что нос щекотала муха, в спину его неудобно впивались ребристые бревна скамейки, а над головой, заслоняя оранжевые лучи закатного солнца, склонился какой-то дорого одетый во все белое человек, что было и вовсе странно в таком районе. Человек был высок, широк в плечах, на вид ему было не более тридцати, а его лицо что-то смутно напоминало. Волгов вполне мог видеть его где-нибудь в рекламе джинсов, потому что имени этого смутно напоминающего неизвестно кого лица он не знал. Лицо же напротив окликнуло его по имени-отчеству, и даже по-русски:

- Валерий Всеславьевич, здравствуйте! - Сделав небольшую паузу и явно наслаждаясь произведенным эффектом, незнакомец мимолетно приподнял свою дорогую белую шляпу и представился. - Колвин Светгрофф.

- Чем обязан? - Чуть погодя поинтересовался окончательно опешивший Волгов. У него действительно появилось такое чувство, будто он чем-то обязан этому человеку или что-то ему должен. Ведь он не девица, и если на его долю выпало чье-то театральное появление, значит кому-то от него, Волгова, чего-то надо. - Только заранее пердупреждаю: Я ни в каких терактах не участвую. Я старая больная лошадь. Так что вы хотели?

- Фи, как грубо, - расстроился Колвин. - Ну, помилуйте, при чем же здесь теракты? Посмотрите на себя! Вы - великий ученый, спите на скамейке. Вы видите, до чего довело вас общество? Разве эту проблему можно решить при помощи терактов?

- А чего же вы от меня хотите? - поинтересовался Волгов.

- Вы хотите изменить мир, Валерий Всеславьевич?

- В каком смысле?

- В прямом. Чтобы здесь больше не было Америки. Чтобы вы жили по-человечески, так, как заслуживаете.

- Вы шутите? Что вы такое несете?..

- Нет, не шучу. - Жестко и нетерпеливо оборвал Волгова Колвин, засунув ему в карман визитку. - Если вы согласны, то я буду рад пригласить вас на банкет, который состоится завтра в это же время по адресу, который теперь лежит в вашем кармане.

- А вы не боитесь, что я?.. - Растерянно промямлил Волгов.

- Я изучаю людей, прежде чем решать, доверять им или нет, - Светгрофф снова приподнял шляпу и удалился.

Банкет происходил в одном из принадлежавших Колвину закрытых клубов. Минут сорок ученые, набившиеся в небольшое уютное помещение, увешанное коврами и снабженное камином дрались за обильный шведский стол и чуть не выцарапали друг другу глаза за порцию жюльена. Колвин с ужасом осознал, что еды следовало заготовить в пять раз больше, но вероятно, и тогда бы они все равно за нее дрались, а потом лопнули. Когда халявная еда подошла к концу, ученые напились и, наконец, начали друг с другом знакомиться. Подержанный пятидесятилетний пижон Алексей Попов настойчиво обхаживал младшую сестру Колвина - Настю, слегка одетую в крошечное натянутое, как барабан, красное виниловое платьице и помогавшую разливать напитки. Из дальнего угла на нее заглядывался другой старый холостяк - 60летний Боб Доберман, девственник, панически боявшийся женщин. Но ни тот, ни другой не имели у нее успеха, так как Настя была феминисткой, считала всех мужиков неандертальцами и употребляла их только для справления большой половой нужды. Илья Муромский - 90летний паралитик-церебральник брюзжал и хамил всем, обзывая бездарем каждого, кто попадался ему на пути, даже переделывал имена и изменил ударение в фамилии Попова. Остальные гости вели себя не лучше.

Колвин Светгрофф уселся на барную стойку и постучал ножом по бокалу, призывая всех утихомириться: